Константин Эггерт

Несколько общий вопрос: а влияние глобальных трендов, социокультурных, оно помимо Москвы где-то еще чувствуется?





Наталья Зубаревич

Приграничность как модернизирующий фактор работает, когда граница живая, через нее идет обмен, много контактов. Калининград – другие люди, просто сейчас там хорошо все раздавили. Они первыми стали протестовать по экономическим мотивам. Дальний Восток – там публика тоже другая. Граница в итоге открывает глаза, дает импульс к предприимчивости, но таких границ крайне мало. Мурманск, например, в этом качестве потерян. Если говорить глобально о мире и его влиянии, то колоссальную роль оно может сыграть в восточных областях страны. Открытие границ на востоке, улучшение институтов, конкурентный честный подход к ресурсам – все это сильно поможет поднять восточные регионы. Но нынешний режим никогда на это не согласится.



Кирилл Рогов, политический обозреватель, сотрудник Института экономики переходного периода, финалист премии «ПолитПросвет»

Мне кажется, мы должны понимать, что в политической и экономической истории меньшинство гораздо важнее, чем большинство. Наличие большого инертного «хвоста» ничего нам не говорит о стране. Разрыв между авангардом и арьергардом есть везде. С точки зрения развития гораздо важнее политическое представительство – кого представляет политическая элита, хвост или голову. В каком соотношении авангард и арьергард будут представлены.

С точки зрения пространственного развития у нас три проблемы, как мне кажется, которые в комплексе формируют долгосрочный вызов. Первая: очень большая территория при маленьком населении. В итоге – слабое развитие торговли, тянущее за собой множество других негативных явлений. Вторая: различие между югом и севером. Третья проблема – это нефть, в территориальном смысле она дает эффект, сформулированный Натальей, – нет большого различия в доходах, если смотреть на региональное развитие, но есть группа регионов, которые непропорционально выбиваются вверх. Это неравенство – один из феноменов ресурсного проклятия.

Что, в свою очередь, дает эффект усиления центрального правительства, потому что его поддерживает большинство, желающее перераспределения средств.

Я исхожу из концепции, что мы, несмотря ни на что, вернемся ко всем посткризисным тенденциям 2008–2012 годов, к инерционному развитию, нарушенному крымской аномалией. Нам потребуется понять, что экономический рост будет в отдельных точках, а не по всей стране, и это нормально. Что будут депрессивные регионы, откуда люди продолжат уезжать в такую «маленькую Россию», начертанную поверх «большой». Что именно большие города будут определять политическое будущее. В развитии нашей страны в нулевые было много естественных и внушающих оптимизм явлений.



Константин Эггерт, политический обозреватель, член британского Королевского института международных отношений

Наталья, вы согласны – то, что произойдет в политическом плане в Москве, повлияет и на всю остальную страну, которая будет сидеть перед телевизором и смотреть, какого царя назначат? Это так? У Москвы такой потенциал есть?




Наталья Зубаревич


Да, это так. Сейчас население сильно отравлено, и о каком-то здравом смысле мы говорить не можем, сейчас гиперценность – «Крым наш». Я не знаю, когда мы вернемся к здравому смыслу. Когда этот угар пройдет, город будет восстанавливаться. Но я не знаю, до какого дна мы дойдем в этой траектории.



Арсениц Рогинский, историк, председатель правления общества «Международный Мемориал»

У меня профанский вопрос. Мы теперь живем с новым словом – «санкции». Мне бы хотелось понять, какое влияние они оказывают, если оказывают, на то, о чем вы нам рассказывали.





Наталья Зубаревич

Ну, во-первых, они влияют через рост инфляции и в первую очередь в крупнейших городах, потому что там доля импортного продовольствия максимальна. Во-вторых, рост цен есть и на российскую продукцию. Это касается уже и периферии. В-третьих, после присоединения Крыма пошла волна девальвации, люди стали сбрасывать рубли. В Москве моментально скупили весь рынок жилья. По-крайней мере те, кто не клал валюту в ячейки. В Москве был подъем продаж автомобилей, сейчас на авторынке чудовищный обвал, и это бьет по Калуге, например, Татарстану, где много незаконченных проектов. В связи с санкциями проблемы испытывает банковская сфера, а этот значит сложности с кредитованием долгосрочных проектов.



Кирилл Рогов

Хочу сказать, что гораздо больший эффект, чем санкции, дает девальвация рубля. Потому что у нас огромное количество ширпотреба, он не импортный, а полуимпортный. Дорожает сырье.



Наталья Зубаревич
Смотрите, у нас есть данность – рентное государство со сверхцентрализованной, авторитарной властью. Таким оно останется еще очень долго. Но мы можем провести некоторое дерегулирование и децентрализацию, которые приведут к тому, что голоса регионов все-таки станут слышны. А если так, то снизятся масштабы авторитаризма. Раз мы не можем двигать интересами социальных групп, то можно попробовать управлять интересами продвинутых регионов. Но для этого нужно горизонтальное взаимодействие между властями регионов, что сейчас запрещено категорически. Передача части власти на региональный уровень дает еще один важный эффект – регионы начинают спрашивать у центральной власти: а ты почему этому дала 100 рублей, а нам 10? Так потихоньку начинает расшатываться система, которая сейчас дошла до полной слитности ренты, централизации и авторитаризма. С чего-то надо начинать, так давайте попробуем начать со сверхцентрализации.  

http://slon.ru/calendar/event/1162927/