Беслан. 10 лет после теракта

01.09.2014

Эти три тубуса от огнеметов были найдены жителями Беслана на крыше дома № 37 по Школьному переулку и переданы сенатору Олегу Пантелееву, а потом потерялись в прокуратуре

Факты установлены «народным расследованием»

А следствие идет под грифом секретно и намерено идти вечно

Десять лет назад в Беслане произошел теракт, по количеству жертв — один из самых масштабных в мире.

1 сентября 2004 года террористы захватили школу № 1, заминировали спортивный зал и удерживали в нем более 1000 заложников.

3 сентября в 13.05 спортзал был обстрелян двумя снайперскими группами ЦСН ФСБ РФ, дислоцированными на крышах ближайших к школе пятиэтажек. Выстрел из РПО-А (реактивный пехотный огнемет «Шмель»), произведенный с крыши дома № 37 по Школьному переулку, стал причиной первого взрыва (термобарической гранаты) в спортзале. Выстрел из РШГ (реактивная штурмовая граната) был сделан с крыши дома № 41. Это был второй взрыв. Так началась силовая операция по уничтожению террористов, осуществляемая спецназом ФСБ (329 бойцов) и приданными им в помощь подразделениями МВД и МО.

В результате этой боевой операции погибло более 300 заложников. 116 заложников погибли от первых взрывов и пожара в спортзале. Но подавляющее количество заложников получили смертельные ранения в других помещениях школы в ходе боя террористов со спецназом ФСБ.

«Альфа» и «Вымпел» понесли огромные потери: 10 человек убитыми и 41 ранеными. Также были убиты 2 сотрудника МЧС.

Потери террористов — 31 человек.

Бесланский теракт вошел в историю России как пример беспрецедентной дезинформации населения. Вплоть до штурма школы официальные лица скрывали масштабы трагедии (количество заложников). Также скрывали переговоры с лидером чеченских сепаратистов Асланом Масхадовым, который готов был обратиться к боевикам с воззванием сложить оружие. Эмиссар Масхадова — Ахмед Закаев — готов был вылететь непосредственно в Беслан и участвовать в переговорах с террористами.

Но самой большой ложью о бесланском теракте стала попытка возложить вину за начало силовой операции на террористов. Обвинения последних в подрыве самодельных взрывных устройств (СВУ) в спортивном зале и расстреле выживших заложников прозвучали почти одновременно с началом силовой операции 3 сентября 2004 года. Этой версии следствие придерживается до сих пор. Хотя материалами уголовного дела и судебного следствия (процесс по делу единственного задержанного террориста Н. Кулаева, суды над милиционерами) установлено, что СВУ в спортзале сдетонировали много позже — в результате пожара, который руководитель силовой операцией генерал ФСБ Александр Тихонов запрещал тушить вплоть до полного прогорания и обрушения крыши спортзала. Несколько самодельных взрывных устройств вообще не взорвались.

Бесланский теракт отличается от других терактов не только масштабами трагедии и лжи. Это наиболее «расследованный» российский теракт, несмотря на то, что официальное следствие идет втайне от потерпевших и граждан страны вот уже 10 лет.

Тем не менее практически полная картина трагических событий 1—3 сентября 2004 года была исследована и воссоздана уже через два года после теракта. Во многом это — «заслуга» самой власти. Чтобы погасить общественный резонанс и успокоить бесланцев (в первую очередь предотвратить угрозу реанимации осетино-ингушского конфликта), власти пошли на беспрецедентные шаги: помимо огромных компенсаций пострадавшим и потерпевшим под видом гуманитарной и благотворительной помощи были созданы две парламентские комиссии по расследованию обстоятельств трагедии и санкционировано несколько открытых судебных процессов (над террористом Кулаевым, над осетинскими и ингушскими сотрудниками милиции). Целью этих мер был выпуск пара и канализация негативных настроений жителей Беслана в сторону террористов и стрелочников. Однако жители Беслана уже с первых дней трагедии сформулировали свои вопросы к местной и федеральной власти, озвучили их следствию, членам парламентских комиссий и лично президенту Путину. Они требовали ответов. Эти требования вылились в самое долгое и результативное «народное расследование». В ходе судов над Кулаевым и милиционерами огромное количество свидетелей — потерпевшие, бывшие заложники, сотрудники местной милиции, ФСБ, военнослужащие Минобороны, представители местной и федеральной властных элит — дали показания. Анализ этих показаний об обстоятельствах трагедии 1—3 сентября 2004 года послужил основой для расследования северо-осетинской парламентской комиссии под руководством вице-премьера местного парламента Станислава Кесаева и масштабного исследования члена федеральной комиссии депутата Госдумы от фракции «Родина» Юрия Савельева.

Выводы, которые были озвучены комиссией Кесаева и Юрием Савельевым, катастрофически развенчали официальную версию и возложили вину за гибель заложников на федеральную власть и ФСБ.

Восемь лет Следственный комитет России пытается и не может опровергнуть факты, установленные «народным расследованием» и, главное, технической экспертизой Савельева. Каждая такая попытка оканчивается, по сути, подтверждением ПРАВДЫ БЕСЛАНА. Поэтому следствие по этому громкому делу идет под грифом «Секретно» и намерено идти вечно. Но такой вариант категорически не устраивает Беслан. Уже в ближайшем будущем будет вынесено решение Европейского суда по правам человека по жалобе более пятисот бесланских заявителей. Они настаивают, что Российская Федерация нарушила в отношении заложников вторую статью Европейской конвенции «Право на жизнь». В случае с Бесланом ЕСПЧ имеет все основания впервые признать нарушение негативных обязательств государства, принявшего решение пойти на уничтожение заложников, чтобы ликвидировать террористов.

Особое мнение гражданина Савельева

Юрия Петровича Савельева я идентифицировала задолго до нашего очного знакомства. С сентября 2004-го, когда «Новая газета» открыла в Беслане свой корпункт, пробивая информационную блокаду, я начала летать в этот город, как домой. Каждые две недели. Два с лишним года. И регулярно в салоне самолета в первом, как правило, ряду слева сидел высокий седой человек. Настолько высокий, что невозможно не заметить. Каким-то дедуктивным методом я пришла к выводу, что это и есть тот самый член федеральной парламентской комиссии Юрий Савельев, на следы которого я все время натыкалась в Беслане. Он опрашивал заложников, задавал им весьма неожиданные вопросы. Дотошно интересовался, где сидели 3 сентября в спортзале, как были расположены бомбы террористов, взорвались ли они после первых взрывов. Люди пожимали плечами, пересказывая эти вопросы и свои ответы на них. Они не понимали цели этих вопросов. Я тоже не совсем понимала. Сегодня можно перечитать самое протяженное во времени расследование «Новой газеты» — по Беслану — в целом, со всеми фактами и выводами, которые мы собирали, как пазл. Только в отличие от игрушки, с которой в коробке обязательно идет картинка итогового пазла, в нашем расследовании исходного понимания того, что на самом деле произошло в Беслане 1—3 сентября, не было вовсе. Шаг за шагом, факт за фактом, свидетельство за свидетельством мы восстанавливали события трагедии. Иногда ошибались. Потому что это был поход к свету в кромешной тьме.

В отличие от журналистов Савельев — ученый. Но не просто ученый, а математик-баллист, автор монографии по физике горения и взрывов…

Юрий Петрович сконцентрировался на той задаче, которую только ему было под силу решить. Причины взрывов в спортивном зале, после которых начался штурм, в результате которого погибли триста с лишним заложников. 186 детей.

Он уже знал о применении во время штурма нашим спецназом огнеметов «Шмель». Уже знал, что применяли не только термобарические «Шмели» (РПО-А), но и куда более страшное оружие неизбирательного поражения РШГ (реактивная штурмовая граната). А мы — не знали. Точнее, нам говорили об этом местные жители. Они рассказывали, что после штурма в мусорных контейнерах около пятиэтажек по Школьному переулку (прямо у школы № 1), на крышах которых дислоцировался спецназ ФСБ и МВД, нашли много использованных тубусов от огнеметов. Все эти тубусы местные жители растащили «на сувениры». Мы просили их выдать эти вещдоки, чтобы предъявить следствию и федеральной парламентской комиссии. Уговорить одного из местных жителей удалось спецкору «Новой» Оле Бобровой. Тогда мы устроили публичную передачу следствию тубуса от огнемета РПО-А и гильз от танковых снарядов. От комиссии Торшина приехал сенатор Совета Федерации от Северной Осетии Эрик Бигулов. В ходе передачи вещдоков следствие признало, наконец, факт, что огнеметы и гранатометы использовались во время штурма. Тогда же мы впервые опубликовали имя и фамилию человека, который руководил силовой операцией в Беслане, — генерал ФСБ Александр Тихонов. Но у следствия появилась очередная версия: гранатометы использовались поздно вечером 3 сентября, когда штурм был закончен и заложников в школе уже не было.

Развенчать эту версию без серьезной экспертизы нам было бы не под силу. Хотя все мы к тому времени понимали, что нам врали и врут. Но как доказать?

Летом 2005 года еще один человек, благодаря которому правда о Беслане появилась на свет, помощник руководителя северо-осетинской комиссии и основной мотор этой комиссии Израил Тотоонти завел меня в свой кабинет и дал в руки толстенный документ. Это был черновой доклад федеральной парламентской комиссии. Израил сказал: «Копировать нельзя. Читай». И закрыл за собой дверь. Я достала диктофон и скороговоркой вслух стала начитывать этот доклад. В результате к первой годовщине Беслана «Новая газета» опубликовала сравнительный анализ докладов двух комиссий — федеральной и северо-осетинской, — которые кардинально расходились по всем ключевым бесланским вопросам. Публикация вызвала громадный резонанс. Главреду «Новой» звонил крупный кремлевский чиновник и упрекал, что мы специально опубликовали эти два доклада накануне встречи матерей Беслана с президентом Путиным. Я до сих пор помню ответ Дмитрия Муратова: «У вас в календаре — встреча с  Путиным, а на моем календаре — годовщина Беслана».

Доклад федеральной комиссии по Беслану был абсолютно пустым с точки зрения той правды, которая нам уже начала вырисовываться, хотя и пунктиром. Но на полях этого доклада стояли крайне интересные замечания, пометки и вопросы, сделанные, как сейчас помню, карандашом. По ним легко можно было отследить и автора этой копии доклада, и ход его мыслей. И мне было абсолютно понятно: это — копия доклада члена ФПК Юрия Савельева. И что он, член федеральной комиссии, имеет свое особое мнение по каждому из пунктов официального доклада. Это было очевидно задолго до того, как сам Юрий Петрович написал свой альтернативный доклад.

С Савельевым мы познакомились, наконец, в Москве. В ходе почти настоящего следственного эксперимента, который организовала Марина Литвинович, политтехнолог, и я бы даже сказала, известный либеральный политик. Общего у Савельева и Марины было только то, что оба они лично знали Владимира Путина. Первый работал с ним в питерской мэрии времен Собчака и вообще очень хорошо знал всех, кто сегодня управляет страной… Марина, работая в Кремле на фонд Глеба Павловского, помогала Путину осваивать интернет. Но кроме этого, повторюсь, ничего общего не было у Савельева, сталиниста, антизападника, реального врага США (внесен за свою работу в Иране в невъездные списки задолго до нынешних санкций), и у Марины Литвинович с ее-то абсолютной современностью и либерализмом.

Литвинович каким-то чудом уговорила одну воинскую часть выделить 30 солдат с автоматами, чтобы публично запихнуть их в «ГАЗ-66», на котором якобы приехали террористы и шахидки в количестве 32 человек, и покатать этот «ГАЗ» по московскому пролеску, Юрий Савельев, не раздумывая, принял приглашение участвовать в нашем «следственном эксперименте».

Тогда мы и познакомились. Оказалось, что уже давно «Новая газета» является ежедневным настольным чтением для Савельева. Что ради сайта Правдабеслана.ру, на котором Марина вывешивала сделанные за ее собственный счет записи и расшифровки стенограмм заседаний суда по Кулаеву, Савельев научился пользоваться интернетом. И при каждой встрече он мне говорит, что за эти стенограммы именно Марине надо поставить памятник. Он не шутит, когда это говорит. Потому что без показаний свидетелей на процессе по Кулаеву и североосетинским милиционерам он бы не смог сделать свой альтернативный доклад, который издала Марина и который называется «Правда Беслана».

В общем, мне именно тогда стало понятно, что у Савельева, у Литвинович, у «Новой газеты» есть одно главное общее — дело Беслана. И что Беслан и его трагедия — важнее любых политических воззрений.

С тех пор я начала работать в Беслане по заданию Савельева и задавать бесланцам ЕГО вопросы. Они уже не казались мне странными. Я понимала всю важность ТОЧНОСТИ, которая необходима для математического моделирования картины первых взрывов, прозвучавших в спортзале школы № 1. Ради этой самой точности все были готовы рисковать.

…Задача: залезть и обследовать чердачное помещение школы. Лестницы, по сути, нет, перил — тоже. Края перекрытия второго этажа осыпаются прямо под ногами. Израил Тотоонти складывает друг на друга какие-то ящики, на них ставит какую-то доску, на доску — стремянку. Первым лезет Савельев, которому 69 лет. Потом Израил. После него — стремянка летит вниз, прямо в дыру пролета. Я представляю, что будет, если туда же полетит депутат Госдумы. Из люка просовываются две руки — Тотоонти и Савельева. Команда: «Прыгай и цепляйся». Я прыгаю, цепляюсь, меня втягивают на чердак, по которому приказывают ходить очень аккуратно — помещение разрушено выстрелами гранатометов. Тут были снайперские лежки — следы от них показывает Савельев, валяется куча гильз. Как мы спустились невредимыми — уже не помню. Помню, что были очень грязными…

Савельев, изначально сконцентрировавшийся на исследовании природы и причины первых взрывов, постепенно расширял тему своего бесланского исследования. В конце концов он подготовил альтернативный доклад из семи частей, в которых — полный анализ всех событий в Беслане 1—3 сентября. От количества террористов, захвативших школу, до гибели — поименно — заложников в результате силовой операции 3 сентября 2004 года.

Вторая годовщина теракта приближалась. Момент, когда доклад Савельева нужно было публиковать. И до последнего у меня не было уверенности, что Савельев решится на этот шаг. До самого выхода, я считаю, легендарного номера «Новой газеты» № 65 от 28.08.2006 года, в котором 16 полос отдано под доклад Юрия Петровича.

Только сейчас я понимаю, что, проведя столько времени за разговорами о технических подробностях исследования Савельева, я никогда не интересовалась его человеческой мотивацией. Как получилось, что он, безусловный человек системы, cтал главным свидетелем обвинения этой системы?

Сегодня мы решили заполнить этот очень важный пробел в бесланской истории. Сегодня мы публикуем свидетельские показания не эксперта, не ученого, не бывшего депутата Госдумы и даже не члена федеральной комиссии Юрия Савельева.

Сегодня мы публикуем свидетельские показания гражданина.

Елена МИЛАШИНА

Выдержки из монолога Юрия Петровича САВЕЛЬЕВА, доктора технических наук, профессора, ректора знаменитого питерского Военмеха, члена Федеральной парламентской комиссии (ФПК) по расследованию обстоятельств бесланской трагедии

Так получилось, что в конце августа 2004-го небольшая делегация фракции «Родина» была в Южной Осетии. Был Дмитрий Рогозин — глава фракции и еще четыре депутата, в их числе и я. 1 сентября мы улетали из аэропорта «Владикавказ» в Москву — это около десяти километров от Беслана. Самолет был  в 10.30. В девять у Рогозина была пресс-конференция в бесланском аэропорту. В 9.30 кто-то вбежал в зал и сообщил, что захватили школу. Мы прервали конференцию и минут через 15 были уже у здания милиции в Беслане. В ста метрах от школы.

Никого из начальства не было. Спустя 15—20 минут приехал Дзасохов. Потом председатель осетинского парламента Таймураз Мамсуров, который провожал нашу делегацию накануне. Он, кстати, приглашал Рогозина на линейку в школу № 1. (У него в этой школе двое детей учились, оба оказались в заложниках.) Из-за пресс-конференции мы отказались: Рогозин предпочел политику…

Никого из сотрудников ФСБ в первое время не было. Андреев (ФСБ Осетии), который впоследствии руководил оперативным штабом, вообще неизвестно когда подъехал. Никто сначала не понимал, что происходит. Первое число заложников нам назвали — 17 человек. Остальные якобы разбежались. Но уже к концу первого сентября мы знали, что заложников — огромное количество. Не 17, не 120, не 354 заложника и даже не 600, а более 800 человек. И, что важно, был уже официальный документ, на который можно было ссылаться: постановление прокурора Правобережного района о возбуждении уголовного дела по факту захвата школы, в котором четко было указано, что заложников более 600 человек, что террористы приехали на нескольких машинах в количестве от 35 до 50 человек.

* * *

2 сентября Рогозин меня попросил: «Ты хорошо знаешь Грызлова. Попытайся ему втолковать, что здесь на самом деле происходит». Я улетел. Жалею очень, что улетел. Встретился я с Борисом Грызловым в тот же день. Все ему рассказал. Что это крупнейший террористический акт, что захвачено около 1000 человек, нужны экстраординарные меры, потребовал отозвать депутатов из отпусков и созвать срочное заседание… Но впечатление было, что в Москве не понимали, что произошло. Грызлов оперировал цифрой 120 заложников. Он получил эту цифру от Андреева. А ведь к тому времени — к вечеру 1 сентября — были составлены списки: приходили родственники и говорили, кто пошел в школу 1 сентября и не вернулся домой. Но количество заложников «заморозилось» на 354 и даже снаружи школы люди от этой информации сатанели просто. А уж террористы и заложники…

Цифра «354» держалась до самого конца — до 3 сентября. Я думаю, что это было указание из администрации президента РФ. Потому что если заложников — 1000 человек, то надо было говорить о том, что это теракт № 1 в мире. А значит, надо было какие-то специальные меры принимать. Я считаю, что реальная информация о количестве заложников могла бы кардинально повлиять на исход этой ситуации.

Грызлов мне сказал: «Хорошо, я свяжусь с президентом и передам вашу информацию». Со мной больше никто не связывался, никто ни о чем не спрашивал. Чрезвычайное заседание Госдумы не состоялось…

* * *

Федеральная парламентская комиссия (ФПК) по расследованию обстоятельств бесланской трагедии была создана 10 сентября. Я не понимал, зачем нужна комиссия. Ситуация казалась абсолютно ясной. Я, как и все в стране, доверял официальной версии, что школу взорвали террористы, заложники побежали, боевики стали стрелять им в спину, ради спасения заложников была дана команда на штурм…

Когда приняли решение о создании комиссии, фракция «Родина» единогласно предложила мою кандидатуру (от Госдумы в комиссию вошло 10 человек и 12 — от Совета Федерации. От каждой думской фракции по одному человеку и семь — от «Единой России»).

В октябре 2004-го наша комиссия приехала в Беслан. С самого начала нам организовали встречу с силовиками, которые принимали участие в бесланской контртеррористической операции. Я стенографировал все выступления, я так всегда делаю: привычка с времен студенческих конспектов. Особенно запомнились два выступления. Руководитель оперативного штаба начальник УФСБ генерал Андреев, по сути, сказал: да, я руководил штабом, но — ДО начала силовой операции. После начала силовой операции вся ответственность лежала на Тихонове (генерал ФСБ — руководитель Центра специального назначения ФСБ РФ («Альфа» и «Вымпел»).

Тихонов огласил официальную версию, что дали команду на штурм после первых взрывов, когда заложники стали разбегаться и террористы стали стрелять им в спины. Но! Именно на этой встрече именно Тихонов упомянул — я бы даже сказал, проговорился — про использование спецназом ФСБ во время штурма реактивных пехотных огнеметов (РПО) и РШГ. Я специалист по военной баллистике, и меня это зацепило. Короче, взял на заметку. Полез смотреть характеристики РШГ: 6,1 кг взрывчатого вещества, реактивная штурмовая граната. Страшное оружие. Тихонов сказал, что они были вынуждены применить это вооружение, когда уже заложников не было в школе. В моих стенограммах стоит вопрос: каким именно образом стало известно, что заложников нет в школе? Откуда такая уверенность?

* * *

Комиссия разделилась на группы. В нашей первой группе были сенаторы Валерий Федоров, Рудольф Искужин и я. К нам пришли бесланцы — 9 человек. Во главе — Сусанна Дудиева, Аннета Гадиева и Фелиса Батагова. Позднее именно они организуют комитет «Матери Беслана». И в ходе этой первой встречи я вдруг понял, для чего была создана комиссия. Потому что эти женщины стали задавать необычные вопросы для ситуации, в которой все казалось таким ясным, которые постоянно потом ставили перед властью. В том числе и на встрече с президентом Путиным год спустя:

Как террористы смогли незамеченными проехать по охраняемой федеральной трассе, где ГАИ стоит чуть ли не на каждом километре?

Почему врали о количестве заложников?

Почему стреляли по школе из танков, гранатометов и огнеметов, когда в ней находились заложники?

Почему не тушили пожар в спортивном зале после взрывов и заложники сгорели?

Почему заложников никто не спасал?

Члена комиссии сенатора Олега Пантелеева бесланцы буквально притащили на крышу 37-го дома — ближайшего к школе — и предъявили там несколько валяющихся контейнеров от огнеметов (РПО). Был составлен акт. Потом и акт, и контейнеры передали прокуратуре, а там они на время «потерялись». Но таким образом уже в первый наш приезд (а больше ФПК в полном составе в Беслан не приезжала) объективно подтвердилась информация бесланцев о применении во время штурма оружия массового неизбирательного поражения: этот факт средства массовой информации и официальное следствие категорически отрицали.

Именно тогда я понял, что просто так Беслан не успокоится. Уже на этой первой встрече вдруг стало понятно, что у бесланцев претензий к властям не меньше, чем к террористам. И еще горячие осетинские мужчины угрожали, что они сейчас все вооружатся и пойдут на Ингушетию (среди убитых террористов было много ингушей). Именно эти обстоятельства я называю тем общественным резонансом, под влиянием которого и было принято решение о создании федеральной и северо-осетинской парламентских комиссий и открытого судебного процесса над единственным задержанным живьем террористом Кулаевым: намечалась своеобразная многоступенчатая операция по выпуску пара. Кулаев и тандем парламентских комиссий должны были подтвердить существенные детали официальной версии, подкрепить результаты следствия для суда.

* * *

Сусанна, Аннета и Фелиса, Рита Сидакова… На меня эти женщины произвели сильнейшее впечатление. Я до сих пор храню диктофонную запись с той встречи. Их рассказ, их вопросы, их требования и то, как они говорили, вели себя, — все это очень сильно подействовало на меня в эмоциональном плане. И я для себя решил: буду отвечать на те вопросы, которые поставили эти бесланские женщины.

* * *

Мы вернулись из Беслана и стали собираться в Совете Федераций — там была главная база ФПК. Приняли решение, что начнем опрашивать официальных лиц. Составили перечень примерно из 20 лиц во главе с премьером Фрадковым, Патрушевым, Нургалиевым, Рушайло… В общем в него вошли  все главные чиновники страны. Встал вопрос, приглашать или не приглашать президента. Но записали: пригласить. Все они пришли к нам на комиссию, кроме Путина: по-моему, в итоге его решили не приглашать. Все транслировали разные варианты официальной версии, а тем временем в суде на основании показаний заложников и потерпевших, находившихся вне школы, стала вырисовываться прямо противоположная ситуация.

Во время встреч с официальными лицами дело доходило до курьезов. По-моему, сенатор Искужин спросил главу Совета безопасности России, как именно Совбез занимается борьбой с терроризмом, а тот четко ответил: «В наши полномочия борьба с терроризмом не входит». Была немая сцена.

Подкомиссии ФПК были созданы по принадлежности тех или иных членов силовым структурам. Бывшие сотрудники ФСБ отвечали за координацию с ФСБ, бывшие сотрудники МВД — за связь с МВД и т.д. Была отдельная группа, которая отвечала на вопрос, каким образом приехали террористы в Беслан. Члены этой подкомиссии проехали даже предполагаемым маршрутом террористов от села Пседах в Ингушетии до Беслана. Каждые две недели проходили заседания, на каждом заседании нас знакомили с поступившими документами и с материалами всех подразделений, все они были доступны. Так все шло. Но — по официальной версии. Тема гранатометов и огнеметов больше не возникала.

Также всем членам комиссии распределили темы для финального варианта доклада ФПК. Мне, например, дали задание подготовить раздел на тему взаимоотношений между народами Кавказа и анализ политической ситуации на Кавказе. Я добросовестно потратил на это несколько недель.

А вот документировать свидетельства заложников, потерпевших, жителей Беслана — такой задачи перед членами комиссии не стояло. Больше комиссия в полном составе в Беслан не выезжала. Отдельно и группами еще ездили. Я возвращался каждый месяц.

Снимок сделан 03.09.04 в 18.51. На нем разрушенное во время штурма южное крыло, в котором погибли до 100 заложников. Штурм закончен. Из отверстий в крыше актового зала выглядывают спецназовцы ЦСН ФСБ Дмитрий БЕЛЯКОВ

* * *

Данные для математического моделирования картины взрывов, которые мне нужны были как техническому специалисту, — отсутствовали. Я купил рулетку, 50 метров, и с ней облазил и обмерил всю школу и школьные окрестности неоднократно. Сфотографировал все. У меня богатейший собственный фотоархив разрушений школы и повреждений окружающих зданий и построек. Разрушения в школе уже заложили кирпичами — первое, что сделали в ходе строительства мемориала на месте школы…

Никто мне не помогал. Я принял решение, что вовлекать посторонних — это не совсем правильно. Я-то депутат, и ко мне так просто не придерешься!

В общем, первым делом я обмерил и обсчитал видимые последствия первых взрывов, на месторасположения которых указывали очевидцы-заложники в ходе суда над Кулаевым. По официальной версии следствия, первый взрыв был около того окна, под которым образовался вывал кирпичной стены наружу и дыра, сквозь которую вытаскивали заложников спустя два часа после первых взрывов. Но оказалось, что в осмотре места происшествия, на основе которого была подготовлена первая официальная экспертиза о причине взрывов в спортзале, были банальные арифметические ошибки в обмерах этого пролома: размер окна вдоль подоконника был указан длиной 2 метра, а в реалии его длина составляла 3 метра. Именно поэтому эксперты пришли к выводу, что первый взрыв — это взрыв пластиковой бутылки весом 1,2 кг в тротиловом эквиваленте, которая была установлена на подоконнике этого окна. А у меня уже были собственные замеры пролома под этим окном (разрушения кирпичной стены вдоль подоконника не 80 см, исходя из длины подоконника в 2 метра, а более 1,5 метра при реальной длине в 3 метра). Такой пролом под окном просто не мог стать следствием взрыва одной пластиковой бутылки (1,2 кг взрывчатого вещества (ВВ) в тротиловом эквиваленте). Такие разрушения могли причинить только 6 кг в тротиловом эквиваленте. А 6 кг — это уже 5 пластиковых бутылок. Но столько бутылок у террористов на подоконнике не было… Уже потом, когда я сделал первый доклад на комиссии, появилась новая экспертиза, в которой эксперты уточнили размеры пролома и «перенесли» место первого взрыва с подоконника на стул под окном, стоящий в полуметре от стены, при этом, естественно, для объяснения причин появления полутораметровой дыры в стене (уже не 80 см!) пришлось кратно увеличить массу взорванного террористами самодельного взрывного устройства. А первая экспертиза как бы «выпала» из дела. Но место первого взрыва никак не подтверждалось заложниками.

* * *

Когда пошел судебный процесс по Кулаеву, я начал тщательнейшим образом изучать показания заложников и очевидцев. Каждую стенограмму всех 60 судебных заседаний я прочитал и детально проанализировал десятки раз. По Беслану я работал два года, ежедневно, по 10—12 часов без всяких выходных с перерывами на поездки в Беслан. Помогал мой опыт ученого-исследователя, автора двухтомной монографии «Лекции по уравнениям динамики полета и внешней баллистики». В свое время я поставил и читал фундаментальный курс «Физика горения и взрыва» на кафедре боеприпасов Военмеха, ректором которого я избирался на протяжении 15 лет. Когда я суммировал все показания заложников: когда, где, что взорвалось и, главное, когда, где, что НЕ взорвалось, — заложники меня убедили, что в 13.05 3 сентября 2004 года, когда в спортзале прогремели два первых взрыва, — не взорвалось ни одно взрывное устройство, установленное террористами в спортзале! Это стало для меня первым неожиданным открытием. Далее — место первого взрыва. Свыше 40 заложников утверждали, что он произошел в 20 метрах от того места, которое обозначила официальная версия следствия. В другой — противоположной — стороне спортзала. Из показаний заложников следовало, что после первого взрыва образовалась дыра на крыше над входом в спортзал со стороны школьного двора, через которую заложники увидели небо, а многие еще описывали огромный огненный шар, влетевший в эту дыру, как результат первого взрыва. Заложница Цирихова, например, рассказывала об этом шаре так: «В нем кишели дети». А дети как раз находились в этом самом углу под дырой, об этом говорила заложница Лариса Мамитова. Вход в спортзал был забаррикадирован партами, после того как в первый день через этот вход убежал один из заложников. Рядом как раз сидел боевик-педалист. Террористы побросали вещи заложников в этом углу: там была такая своеобразная «мягкая зона». И когда детям было совсем худо, боевики разрешали туда складывать детей. Первый взрыв и «огненный шар» как раз были над этим местом. И поэтому дети в нем «кишели», как выразилась Цирихова.

Но если взрывные устройства боевиков не взорвалось, то что взорвалось на крыше спортзала? Вывод был один: только доставленное извне взрывное устройство. А чем оно может быть доставлено? Только летающей гранатой. Наиболее всего по характеристикам подходила система РПО-А, контейнеры от которых были найдены на крыше дома № 37. И только с этой крыши с расстояния в 51 метр можно было попасть в то место, в котором образовалась дыра: версию стрельбы с вертолета я исключил. Ну и, наконец, огненный шар. Он был порожден мелкими частицами магния, догорающими после взрыва в атмосфере воздуха спортзала. Магний входит более чем на 50% в огневую смесь термобарической гранаты РПО-А. Что интересно, уже после публикации всех частей моего доклада следствие назначило экспертизу в федеральном центре «Базальт». Там, кстати, работают многие выпускники  Военмеха. Насколько я смог понять (официально меня с этими материалами не ознакомили), эксперты «Базальта» также вынуждены были согласиться с доводами и показаниями заложников и «уточнить» место первого взрыва. Они перенесли место первого взрыва на 20 метров к входу в спортзал и обсчитали его возможные последствия от взрыва взрывного устройства на стуле, а не на крыше спортзала: согласно произведенным расчетам, этот взрыв разворотил толстые доски потолка спортзала, расположенного на 6-метровом расстоянии по высоте от стула, затем разнес шиферную крышу и образовал огромное облако (о нем говорили многие свидетели с улицы). Ничего себе «уточнение»: именно под этим стулом находились ноги заложницы Биченовой, которая от подобного взрыва, в отличие от разнесенных потолка и крыши, не только не пострадала, но и выбежала вместе со своим рядом находившимся сыном через дверь во двор школы. Видимо,  фактом  нахождения ног заложницы под стулом следствие не озадачило экспертов, иначе бы они добросовестно подсчитали, на сколько кусочков должно было разорваться тело заложницы. Все получилось по Черномырдину: хотели как лучше для них, а вышло… В общем, очередной ляп. А как только было перенесено место первого взрыва на 20 метров, вся официальная версия поплыла.

* * *

Весь 2005 и 2006 год я активно сотрудничал с североосетинской парламентской комиссией. Главной движущей силой этой комиссии был помощник главы осетинской комиссии Станислава Кесаева Израил Тотоонти. Комиссия тесно общалась с заложниками вне суда и, параллельно со мной, также пришла к выводам о природе и месте первого взрыва: только немного ошиблись в том, что граната от РПО-А влетела в слуховое окно чердачного помещения спортзала, а не ударила непосредственно по крыше. Но, подчеркиваю, они пришли к таким же выводам: СВУ террористов не взорвались, спортзал был обстрелян извне из гранатометов.

Они разоблачили и версию руководства ФСБ с подвалом школы, в котором, по показаниям генерала Тихонова, засели террористы. Поэтому, якобы поздно вечером 3 сентября, спецназ ФСБ стрелял по подвалу школы из РПО и РШГ, а потом осколочно-фугасными снарядами из танка для подавления их сопротивления. А потом вообще подорвали подвал сверху накладным зарядом. Кесаев и Тотоонти обследовали подвал и на видео зафиксировали (они мне показали этот сюжет), что он покрыт девственной многомесячной пылью и никаких террористов там никогда не было.

Кстати, сержант Годовиков, который управлял одним из танков, на суде версию генерала Тихонова опроверг. Ни по какому подвалу он не стрелял, а сделал 7 выстрелов осколочно-фугасными по школе. Стрелял в окна столовой школы, в мастерские и классы южного крыла. А потом именно на втором этаже в южном крыле школы был установлен и подорван накладной заряд, который разнес весь потолок над классом мастерских на первом этаже, развалил все стены. Это было сделано для того, чтобы уничтожить следы пребывания в них более чем 100 погибших заложников.

* * *

Шестую часть моего доклада я считаю одной из самых важных. Она называется «О потерях среди заложников вне спортивного зала». Эпиграфом к этой части я сделал цитату из показаний заложницы Дауровой: «Что было в столовой…  Лучше бы я осталась в спортзале и погибла там!» (столовая расположена перед лестницей и входами в южный флигель).

После первых взрывов было получасовое затишье. Значительное количество заложников смогли убежать из спортивного зала, кого-то эвакуировали местные жители через тренажерный зал, расположенный в дальнем торце спортзала. Только они и спасали, по сути. Никаких профессиональных спасателей около школы не было, о чем неоднократно заявляли заложники в суде. Нам всем говорили: террористы стали стрелять в спины разбегающихся женщин и детей, поэтому дали команду на штурм.

Однако в ходе объективного изучения ситуации выяснилось следующее. В школе — два двора. Имеется внутренний дворик между спортзалом и южным крылом школы. И двор перед входом в школу, где проходила линейка: их разделяет спортзал. Что касается первого, внутреннего, дворика — фотограф Дмитрий Беляков, снимавший 3 сентября все фазы штурма с дома № 41 по Школьному переулку с расстояния примерно в 110 метров прекрасной оптикой, зафиксировал ПОКАДРОВО полное отсутствие мертвых заложников. Ни одного трупа в этом дворике не было. Это — фотодокумент, охватывающий промежуток времени с 13.05 по 18.20 3 сентября. На фотографиях Белякова запечатлены два человека: маленькая девочка Аида, которую взрывной волной выбросило из зала, и пожилая женщина, которая потом очнулась, встала и ушла, оставив бедную Аиду одну.

Между прочим, главные силы террористов были сконцентрированы так, что полностью контролировали периметр именно этого дворика, граничившего, по сути, с забором РОВД Беслана

Фотографий внешнего двора, на котором проходила линейка, у меня тогда не было. Я, когда увидел фотонабор Белякова, стал требовать, чтобы спецслужбы представили комиссии фото- и видеосъемку школы в ходе штурма. Хотел посмотреть, были ли мертвые заложники во внешнем дворе, где проходила линейка. Тем более нам официально говорили, что фото- и видеофиксация велась круглосуточно на протяжении всех трех дней. Но нам так ничего и не дали. Стояли насмерть, как 28 панфиловцев под Москвой.

Многочисленные фотографии внешнего двора школы, которые мне представили фотографы Олег Никишин, Юрий Козырев, Алексей Шведов, Владимир Сварцевич, Юрий Тутов и многие другие, которые я все синхронизировал по времени с целью восстановления хронологии всех событий, в том числе с использованием циферблатов часов на руках людей, находившихся во дворе школы после 15 часов и запечатленных на фотокадрах, — не подтверждают наличие трупов разбегавшихся заложников после стрельбы со стороны террористов и во внешнем дворе школы. Это отнюдь не означает, что террористы не убивали заложников.

Заложники рассказывали о многих кровавых историях. «Выхожу из спортзала, — рассказывала на суде одна женщина, — а там лежит мальчик, распластанный, как лягушонок. У него рука оторвана… И этот бандит подошел и его застрелил…» Террористы действительно добивали после взрывов в спортзале смертельно раненных; добивали они и заложников, которые были ранены 1 сентября на выходе из спортзала в результате непонятного взрыва около 16 часов. В момент захвата школы в спортзале прямо на глазах всей семьи были расстрелян заложник Бетрозов и ряд других беззащитных людей. В помещении столовой около 16 часов 3 сентября боевик Ибрагим выстрелами из автомата в спину застрелил маленького мальчика, который побежал по столам к окну с целью выпрыгнуть в окно, с которого была сорвана решетка. Имели место и другие аналогичные случаи. Но! Они же вытаскивали живых заложников из спортзала, закрывали их кусками парт от огня извне школы, выводили, выносили, выгоняли буквально! Понятно, почему они это делали. Они решили создать из выживших заложников вторую линию обороны в других помещениях школы. Но по официальной версии, террористы стреляли в спины разбегающихся заложников. Однако доказательств этого нет .

* * *

В ходе первой встречи с членами ФПК 20 октября 2004 года генерал Тихонов сказал: «После первых взрывов террористы, прикрываясь заложниками, стали отходить внутрь помещения по направлению к классам». Я записал и очень хорошо запомнил эту фразу Тихонова. Триста с лишним человек заложников было выведено из спортзала после первых взрывов в столовую и южное крыло школы. Именно там многие из спасшихся от первых взрывов людей нашли смерть еще более мучительную, чем в спортзале.

У Дмитрия Белякова есть фотографии, которые подтверждают, что уже в 13.30 стали стрелять из гранатометов по учебным классам и мастерским второго этажа южного крыла школы. Вот крыша южного крыла школы. Ударили из РПО — там снайперы террористов сидели. Вот первые три окна от столовой на втором этаже южного крыла — туда влетели гранаты от РПО. Выбиты рамы, нет занавесок. Все разбито. Дым идет. Спецназ ФСБ стреляет с пристройки дома 41. А в оставшиеся 7—8 окон второго этажа стрельба велась в 14.50 непосредственно перед заходом с 15.05 группы спецназовцев в школу с различных позиций и направлений: ударили еще раз и по первым трем окнам.

Именно в южном крыле школы больше всего погибло и спецназовцев. Ильин и Пудовкин на втором этаже. Лосько, Вилько, Кузнецов, Маляров, Перов — на первом этаже южного крыла. Туркин — в столовой. Я представляю, в каких условиях они вынуждены были вести бой. Это нечеловеческий какой-то момент. Эти люди, безусловно, герои: первыми всегда гибнут лучшие и бесстрашные.

На уникальной фотографии Владимира Сварцевича запечатлена скифская тризна. Спецназовцы перенесли своих погибших товарищей, по-видимому, в зал столовой и устроили минуту молчания: за их спинами на полу фойе перед столовой кучей лежат тела убитых врагов. Время — 17.25. В 17.35 эмчеэсовцы вынесли первого погибшего спецназовца. Штурм закончен. Все убиты. И террористы, и заложники, которыми они прикрывались. Именно там, в южном крыле, их погибло не меньше, чем в спортивном зале. Именно эти классы и мастерские южного крыла школы, которые целы на фотографиях Белякова после штурма и на других фотографиях, сделанных через огромные окна спортзала с внешнего двора, — поздно вечером были разрушены выстрелами из РПО (стрелял М.М. Козлов), а потом осколочно-фугасными танковыми снарядами. А потом подорваны накладным зарядом. Затем все это залили водой из гидрантов. Всю ночь и утро гору обломков в присутствии прибывшего министра МЧС Шойгу вывозили на свалку. Позже жители Беслана находили на этой свалке фрагменты человеческих тел и вещи заложников, о чем рассказывали на суде.

Трагическая гибель заложников в помещениях южного флигеля школы оказалась забытой и неисследованной: по официальной версии, все погибли от взрывов в спортзале. Именно эта причина смерти указана в посмертных судебно-медицинских экспертизах почти всех заложников: погибли в условиях очевидности в результате взрывов террористов.

Я все время надеялся найти показания хотя бы одного выжившего в южном крыле школы заложника из более чем 100 человек, там находившихся. Хоть бы кто-нибудь упомянул в своих показаниях, что был в южном крыле школы. Никто не выжил.

И когда для меня стоял вопрос, публиковать мой альтернативный доклад или нет, — именно этот момент для меня все перевесил: эти люди спаслись из ада в спортзале. А потом погибли страшной смертью в южном крыле школы.

* * *

В апреле 2006 года я представил на комиссии свой первый доклад. По моему настоянию присутствовали первые лица из ФСБ. Сам Патрушев не пришел, но были кто-то из его заместителей.

После моего доклада была тишина. Потом, по-моему, все тот же сенатор Искужин спросил: «Так вы хотите сказать, что спортивный зал первой школы взорвала Федеральная служба безопасности России?»

* * *

После моего доклада комиссия, уже подготовившая официальный доклад и планировавшая закончить работу, приняла решение возобновить расследование. Но на самом деле все закончилось. Я чувствовал изоляцию. Члены комиссии практически перестали собираться, а когда все-таки собирались, меня не приглашали. Мне перестали давать документы. Но давить на меня или уговаривать не публиковать альтернативный доклад никто не пытался.

Торшин отозвал свою первую версию доклада. Осенью была еще одна попытка опубликовать доклад комиссии без моего особого мнения. Она тоже не удалась. Ваша газета опубликовала часть этого несостоявшегося доклада (глава официального доклада ФПК была посвящена славной истории ФСБ России от времен Дзержинского до Путина и не имела отношения к обстоятельствам бесланской трагедии, но сама по себе прекрасно демонстрировала генеральное направление деятельности федеральной парламентской комиссии по Беслану. — Е. М.)

* * *

Третья попытка завершить деятельность ФПК была удачной. Это было 22 декабря 2006 года. Последнее заседание Совета Федерации и Госдумы. На этот день я планировал командировку в Тегеран как руководитель межпарламентской группы дружбы с Меджлисом Ирана. Узнал о повестке — отменил вылет. У меня есть обе, я считаю, исторические стенограммы, как принимали решение о закрытии комиссии по Беслану сенаторы и депутаты. В СФ проголосовали единогласно за вариант Торшина и окончание работы ФПК. Ни одного упоминания того факта, что имеется группа членов комиссии (Ю. Иванов от фракции КПРФ и Ю. Савельев от фракции «Родина» в Госдуме), которая отказалась подписать официальный доклад и требует продолжения расследования бесланской трагедии в связи с изложенными выше обстоятельствами, что есть альтернативный доклад. Более того, официальный доклад большинство из сенаторов в глаза не видело.

А в Госдуме была небольшая схватка. Сначала выступил Жириновский и сказал: чего мы тут будем слушать и обсуждать, нам все ясно и так, давайте голосовать. Но Грызлов понял, что это неправильно, и фракциям дали по три минуты на выступление. Я выступал несколько минут по докладу из семи огромных частей: почти 1400 страниц. В своем выступлении я сумел сказать только главное: в момент первых двух взрывов в спортзале не взорвалось ни одно из взрывных устройств, установленных террористами. И обратился к членам Госдумы с предложением: не завершать работу комиссии, а ее продолжить. Перед этим, где-то за месяц, я разослал всем фракциям свой доклад — более 200 экземпляров. То есть к моменту голосования у депутатов Госдумы мой доклад был, а официального доклада комиссии Торшина не было. НИ ОДИН депутат Госдумы ко мне не подошел и не сказал, что он думает по поводу моего доклада. НИ ОДИН. Проголосовали за завершение работы ФПК и за доклад Торшина. «Единая Россия» единогласно, коммунисты и «Родина» — против.

Записала

Елена МИЛАШИНА

http://www.novayagazeta.ru/inquests/65063.html