Москва 1937-2006-2014

АВТОРАндрей Пионтковскийпублицист, политолог

Читатели попросили меня прокомментировать валдайскую встречу г-на Путина с «ведущими политологами мира». Полагаю, что содержательно стратегию 4-ой мировой гибридной войны Русского мира с миром англо-саксонским, объявленной Путиным в своей Валдайско-Мюнхенско-Фултонской речи, я достаточно подробно обсудил в своей предыдущей статье. Хотел бы только дополнительно обратить внимание читателей на один многозначительный прогноз, данный хозяином встречи :

«Уже сегодня резко возросла вероятность целой череды острых конфликтов если не с прямым, то с косвенным участием крупных держав. При этом фактором риска становятся не только традиционные межгосударственные противоречия, но и внутренняя нестабильность отдельных государств, особенно, когда речь идет о странах, расположенных на стыке геополитических интересов крупных государств, или на границе культурно-исторических, экономических цивилизационных материков. Украина, о которой наверняка тоже много говорили и поговорим еще, - один из примеров такого рода конфликтов»

Немножко мудрено задвинуто , но все-таки не бином Ньютона. Полагаю, что на стыке путинских геополитических интересов и цивилизационных материков лежат, кроме Украины, как раз те страны , в столицы которых онсобирался войти за два дня.

Что же касается атмосферы, стилистики и технологии встречи, то они в принципе не изменились не только за последние 8 , но и за последние 77 лет. Для сравнения предлагаю читателю свою зарисовку 2006 года –

Название книги немецкого писателя Лиона Фейхтвангера "Москва 1937"стало именем нарицательным - синонимом слепоты, сознательной или невольной, левой западной интеллигенции. Фейхтвангер не был таким откровенным самодовольным мерзавцем, как Бернард Шоу, который, опровергая "домыслы" буржуазной прессы о голоде в Советском Союзе во времена коллективизации, говорил, что никогда в жизни не питался так хорошо, как при посещении СССР. У него была другая роль в системе советской пропаганды. Фейхтвангера, говоря языком спецслужб, использовали втемную. И занималась этим самая высшая из всех дьявольских спецслужб - лично Иосиф Виссарионович Сталин.

Фейхтвангер приехал с некоторыми сомнениями и начал с дерзкого вопроса: "А вас самого не раздражают тысячи портретов человека с усами"? Хозяин мягко улыбнулся и ответил в том духе, что да, конечно, мы с вами, господин писатель, интеллигентные люди, мы понимаем всю нелепость этого идолопоклонства, но мы должны быть великодушны и снисходительны, считаясь со вкусами моих подданных, большинство из которых вчерашние крестьяне. Выдающийся интеллектуал был настолько покорен доверительной интонацией великого человека, что поверил уже во все и настолько, что кураторы сочли возможным на следующий день вывести его на "открытый" процесс врагов народа. Оттуда он поведал городу и миру, как убедительно и искренне обвиняемые разоблачали свои чудовищные преступления.

Прошло почти семьдесят лет, и новый коллективный Фейхтвангер - ведущие западные политологи – приехал на встречу с новым хозяином Кремля.

Патриарх советологии и постсоветологии Маршалл Голдман дерзновенно спросил у Владимира Владимировича, не кажутся ли ему нелепыми и контрпродуктивными основные пропагандистские идеологемы режима последних двух лет - "великая энергетическая держава" и "суверенная демократия".

Да, профессор, охотно согласился Dr. Vladimir Putin. Мы с вами, как интеллигентные, образованные люди, прекрасно понимаем всю абсурдность понятия "суверенная демократия", например. Суверенность относится к внешнеполитической сфере, а демократия - к внутриполитической. Но у меня нет для вас других политологов кроме этих, дорогой профессор. Я не могу запретить им высказывать свои убогие мыслишки.

Публично слив в сортир всех своих павловских-марковых-леонтьевых–пушковых, хозяин настолько очаровал аудиторию, что вся она трепетно выстроилась в очередь за его автографом на меню роскошного обеда (карпаччо, лангусты, лазанья, аффогато). Теперь целый год (до следующего обеда в Голицыне–2007) они будут рассказывать об одиноком либерале в Кремле, окруженном ужасными чекистами и бездарными политологами. Не забывая при этом предупредить, что любая критика Путина на Западе будет только лить воду на мельницу чудовищных чекистов и подрывать позиции августейшего либерала.

Виртуоз вербовки, почувствовав вдохновение, назначил сидящего по правую руку Николая Злобина Главным Фейхтвангером и за десертом уже без микрофона интимно и доверительно впарил ему философический шедевр о морали и политике.

"Я всего лишь одинокий монах, бредущий под дождем с дырявым зонтиком", - поведал как-то Мао Цзэдун какому-то очередному западному фейхтвангеру. "Я вообще не политик, - вдохновенно шептал Путин Злобину. - Я считаю себя просто гражданином, который стал президентом. Мне нелегко работать с политиками. У нас разный менталитет. Решения, которые я принимаю, основываются на моральном чувстве правоты, а не на том, как это отразится на карьере, на сторонниках. Для меня политическая карьера никогда не являлась самоцелью".

Естественно, этот спонтанный поток сознания был, как и предполагалось, размножен на следующий день миллионными тиражами. Вопрос, который чаще всего задавали Злобину, был таков: а привел ли его собеседник примеры решений, где ему пришлось выбирать между моральной правотой и политической целесообразностью? Нет, к сожалению.

А между тем один такой трагический пример у всех на памяти. Это было 3 сентября 2004 года. Власть стояла перед выбором: довести до конца сценарий с приглашением Масхадова в Беслан, что давало высокие шансы на спасение захваченных в заложники детей, но несло для власти, по её представлениям, политические издержки, или штурмовать школу, обрекая детей на гибель, но демонстрируя свою непреклонность в борьбе с международным терроризмом. Ту самую непреклонность, которой на следующий день будут аплодировать лучшие публицисты России – от Проханова до Радзиховского.

Власть свой выбор сделала. И сделал ли его верховный главнокомандующий лично, или постарались за него услужливые подчиненные, на страшном суде никакого значения иметь не будет. Лучше бы он жевал аффагато, а не кокетничал с независимым американским мыслителем по вызову Nicolas Zlobin.